Профессия завлита в театре немного загадочна и непонятна, чем он вообще занимается и зачем нужен? Вообще-то руководитель литературно-драматургической частью, или завлит по-простому, выполняет целый ряд взаимосвязанных задач. Изначально, это человек, формирующий репертуар. Есть и другие обязанности у завлита. Он регулирует отношения с авторами, драматургами, композиторами, с их наследниками, составляет документацию на спектакли, справки о готовящихся и прошедших премьерах, литературные паспорта на новые постановки, музыкальные справки, ведет переписку с Российским авторским обществом, с другими театрами, достает необходимые пьесы. Завлит должен быть в курсе всех театральных новинок, а также он помогает руководству театра выдерживать баланс между современной драматургией и классикой. Помимо прочего, завлит просто обязан быть причастным к литературе. В Магаданском театре служили завлитами в разные годы весьма неординарные люди. Например, писатель Александр Бирюков, краевед, посвятивший жизнь поиску в архивах фактов и судеб репрессированных в довоенное и послевоенное время людей как незаслуженно осужденных, так и сидевших на Колыме за военные преступления – власовцев, бандеровцев. До своего отъезда из Магадана в 2000 г. сценическое творчество с работой завлита совмещала, недавно ушедшая из жизни, актриса и поэт Лидия Чукаева. Ее хорошо помнят не только зрители старшего и среднего возраста, но и наш брат журналист. В 1990-х Лидия Борисовна преподавала сценическую речь радио- и тележурналистам в Магадане. Затем завлитом в Магаданском театре до
2004 г. был незаурядный писатель, журналист, в прошлом моряк, офицер, много проработавший на Чукотке, телеведущий Дмитрий Ледовской. После его отъезда на материк должность завлита занял поэт и журналист, путешественник, автор песен, музыкант Игорь Дадашев. Весной
2022 г. исполнилось сорок лет с тех пор, как он шестнадцатилетним студентом музыкального училища переступил порог храма Мельпомены и Терпсихоры не в качестве зрителя, но сотрудника.
– Игорь Тофикович, почему театр стал вашей основной страстью, профессией и главным делом жизни?
– Действительно, в этом году моему «Театральному роману», здесь на язык так и просится неоконченное произведение Михаила Афанасьевича (Булгакова, прим. Ред.), исполнилось сорок лет. Окончив восьмой класс средней школы, я поступил в Бакинское музыкальное училище им. Асафа Зейналлы. Одновременно с этим отучился и в музыкальной школе номер тринадцать (улыбается). Тут нет никакой мистики, чертовщинки, я вообще не суеверный человек. Но знаете, среди добрых двух или более десятков музыкальных школ в Баку, именно наша тринадцатая была на очень хорошем счету. Особенно сильным был камерный оркестр, которым руководил Исаак Юрьевич Регельман. Как дирижер он был безжалостен к своим питомцам на репетициях, оттачивал все произведения так тщательно, что это позволило нашему коллективу стать, скажу без ложной скромности, одним из лучших в городе. Мы постоянно выступали в консерватории и филармонии, а также нас часто приглашали на запись в студию республиканского телевидения. Жаль, что в то время, в конце 1970-х, у нас не было возможности переписывать эти концертные выступления на видеомагнитофон. А сейчас, наверное, невозможно разыскать что-либо в архивах Азербайджанского ТВ. Но если бы нашлись хоть несколько кадров из тех съемок, мне было бы интересно посмотреть и послушать наш камерный оркестр.
Кроме музыкальной школы я, лет с двенадцати, каждый вечер пропадал в нашем театре оперы и балета. Подруга моей мамы работала там, и благодаря ей, мог проходить бесплатно через служебный вход. Все вахтеры знали меня и приветливо улыбались, когда я приходил на спектакли. Как учащийся музыкальной школы, я должен был знать множество классических произведений. У нас дома была большая фонотека. Моими любимыми операми были «Севильский цирюльник», «Травиата», «Тоска», «Кармен», «Свадьба Фигаро», да всех не перечислишь. Могу определенно сказать, что знал тогда наизусть репертуар нашего театра оперы и балета. Из наиболее ярких детских воспоминаний в памяти на всю жизнь осталось знакомство с одним из ведущих артистов театра в его гримерке, куда мамина подруга привела меня сразу после окончания спектакля. Я пришел с театральной программкой, взять у местной звезды автограф. И впервые увидел вблизи актера в гриме. Этот грим показался мне просто чудовищным (смеется). Толстенные брови, просто огромные, сильно подведенные глаза, все выглядело по-клоунски преувеличенно. Но это только вблизи. На сцене этот грим был самым оптимальным, видным и из партера, и с галерки. Без такого грима физиономии актеров казались бы безликими. У нас в Баку довольно большое пространство как на сцене, так и в зрительном зале.
А в шестнадцать лет я пришел на работу в этот театр. Конечно, хотелось в оркестровую яму. В музыкальном училище, когда мы поступали, конкурс был довольно большим, не все могли поступить. Из большой толпы абитуриентов поступила едва ли не треть. А вообще у нас был хороший курс на струнном отделении. Были и скрипачи, и альтисты, и виолончелисты, и контрабасисты, и даже целая группа арфисток – девочки, которые приехали в Баку из Еревана. В те времена никто еще и не мог подумать, что пройдет всего лишь шесть-семь лет и начнется кровавый конфликт из-за Карабаха…
Короче говоря, в шестнадцать лет мне уже хотелось быть самостоятельным, самому зарабатывать, вот и пошел в театр, но приняли меня не артистом оркестра, а монтировщиком сцены. Так что начал свою театральную карьеру с того, что тягал декорации вместе с другими парнями, постарше и посильнее меня, но помимо музыкальной школы я с детства занимался спортом, так что физические нагрузки мне не были в тягость. Наоборот, хватался за любой вес. Хотя начальник монтировочного цеха все время за меня опасался, все-таки подросток, соответствующая охрана труда защищала мои права и здоровье. Он постоянно напоминал, что не хочет из-за какой-нибудь моей травмы получить штраф или, не дай бог, сесть в тюрьму.
– Если для зрителей «театр начинается с вешалки», то для самих работников театра, можно ли сказать, что настоящий карьерный рост идет именно с этой позиции, с монтировщика сцены?
– Я бы так не сказал (улыбается). Каждая профессия в театральном мире – важна и значима. Есть те, кто работают на сцене, актеры, артисты хора, балета, а есть те, кто обеспечивает их работу. И пусть остальной персонал театра не освещен софитами рампы, их не купают в овациях и аплодисментах, но без многообразной деятельности осветителей, звукорежиссеров, мастериц пошивочных цехов, художников, бутафоров, столяров декорационного цеха, контролеров, администрации театра, нашего искусства просто не было бы. Каждый в те
атре выполняет свою уникальную функцию. И нельзя сказать, что вот ты начал, как в армии, с рядового – монтировщика сцены, а потом вырос до офицера, стал актером, или вообще выбился в генералы с самых низов (улыбается), то есть, скажем, стал директором или худруком театра. Монтировщики, или же машинисты сцены – это очень важная в театральном мире профессия. И ребята, которые трудятся в монтировочном цехе годами, на самом деле гордятся своим делом. Это не просто декорации собирать на каждый спектакль, а после показа, когда все разошлись, монтировщикам их надо разбирать и ставить новые, на следующий день. Тут необходимы и инженерные навыки, и строительные. И надо просто любить театр, чтобы работать в нем.
– А как дальше шла ваша карьера в театре после того, как в юности вы получили такой бесценный опыт работы монтировщиком сцены?
– Потом я еще поработал на Бакинском приборостроительном заводе им. М. И. Калинина. Кстати, нашу продукцию мы поставляли во многие страны мира, где добывают нефть. Попутно занимался в бакинском аэроклубе ДОСААФ парашютным и самолетным спортом, водил ЯК-52. Даже думал поступать в летное училище. Но была у меня идея, если не стану летчиком, все же попробовать себя на сцене. Из всех учебных заведений Советского Союза почему-то хотел поступить именно в Рижскую консерваторию, там было актерское отделение. А у меня же еще и музыкальная подготовка была. Может стал бы артистом музыкального театра. Но не срослось. В девятнадцать лет ушел в армию. Служил в
80-й гвардейской мотострелковой учебной Уманьской Ордена Суворова II-й степени дивизии, в инженерном батальоне. Наша дивизия, как и знаменитая панфиловская, была сформирована осенью
1941 г. в Средней Азии и с боями прошла от Москвы до Германии. В нашем батальоне стоял бюст генерала Дмитрия Карбышева, замученного в плену фашистами. Вот если у десантников их батя – генерал Василий Маргелов, то наш саперный, инженерный отец – это Дмитрий Михайлович, полковник царской армии, ставший в РККА генералом-майором и настоящим героем. И когда мы давали присягу на верность Родине, то выходили из строя с автоматом на груди, повторяли слова клятвы, то бронзовый генерал Карбышев смотрел на каждого так пронзительно, что было просто страшно от одной мысли нарушить присягу. Я никогда не забуду этот торжественный момент в своей жизни.
А после армии вернулся в Баку ненадолго, снова поработал на заводе, и потом переехал в Ленинград. В
1988 г. стал актером театра «Космос», он позже был переименован в «Русский модерн». В общем, днем я работал каменщиком на стройке (улыбается), а по вечерам, с 18 часов и до полуночи в театре. Жил в общежитии для строителей в Петергофе, всегда последней электричкой возвращался на ночлег. Спал всего по четыре часа в сутки. В шесть утра уже сидел снова в электричке. Приезжал на Балтийский вокзал, спускался в метро и ехал на другой конец города, откуда на автобусе от строительной организации добирался до Синявино. Два часа тратил на дорогу. И так каждый день. А в театре было интересно. Знаете, я только переехал в Ленинград. С первого захода не поступил ни в университет, ни в институт театра и кинематографии. Все-таки после армии всю школьную программу уже подзабыл. Возвращаться в Баку не хотелось, поэтому и пошел работать на стройку. А тут теплым августовским днем гулял по Невскому проспекту и увидел объявление о наборе в театральную студию при театре «Космос». Пришел на прослушивание, прочитал стихотворение, басню, отрывок прозы. Как все. А потом нам дали задание на пластический этюд. Странное. Предложили изобразить, как старенький пенек превращается… в воздушный шарик. Нас было человек десять, ребят и девушек. Ну и все замялись, застеснялись, показали нечто невразумительное. А я показал… в общем, историю любви, которая окрыляет и возвращает старику – молодость. В качестве партнерши я выбрал одну из девушек. Сгорбился, зашаркал ножкой, и вдруг наткнулся на красивую, молодую деву. И в миг преобразился. Словами этого не передать. У меня вдруг произошло некое озарение, моментальное раскрытие новой истины, как сатори в дзен-буддизме или самадхи в индуизме (улыбается). Некое просветление.
Поэтому приемная комиссия в театре сказала всем выйти в коридор, а мне, как «штирлицу», приказали остаться. И говорят, вы нам понравились, молодой человек, так что мы вас берем не в студию учиться, а сразу в труппу театра. И так началась моя актерская карьера. Первым спектаклем, куда меня ввели, была античная «Антигона». Я играл там стража, а еще в прологе валялся трупом Полиника, брата Антигоны. «Космос» был театром поэзии и пластики. Перед каждой репетицией и показом спектакля у нас была часовая разминка, не хуже, чем у балетных артистов. Нас разминал приходящий тренер по собственной методике, наполовину йога, наполовину – ушу. Я тогда стал очень гибким, приходилось много прыгать и скакать по сцене.
– У каждого актера есть свои «байки из склепа», забавные эпизоды, есть и суеверия. Нельзя семечки грызть, а если уронил текст пьесы, то надо на него сесть и, прижав к «пятой точке», так и подняться. Не любят актеры играть покойников, особенно ложиться в гроб, потому что из-за этого можно до срока покинуть наш мир, как они считают. А в вашей артистической работе были какие-нибудь мистические, таинственные происшествия?
– Было разное (улыбается). Знаете, как раз в ту мою первую актерскую осень-зиму мы начали ставить «Мастера и Маргариту», причем без какого-либо определенного сценария. У каждого в руках был экземпляр книги. Но в свободной продаже этот роман тогда было трудно найти. У нас дома, в Баку, имелся экземпляр «Мастера и Маргариты», вышедший в бакинском издательстве в начале 1980-х. И я попросил родителей мне его прислать. Из Баку тогда в Ленинград переезжала мой первый газетный редактор Карина Минасова, у которой я учился писать статьи после армии, она была армянкой, а отношения между армянами и азербайджанцами были уже напряженными. За год до этого пролилась первая кровь, первые беженцы-азербайджанцы были вынуждены осенью 1987 г. покинуть Армению и Нагорный Карабах. В ответ на это в феврале 1988 г. случились погромы в азербайджанском Сумгаите. Я тогда, как отслуживший в армии, по ночам, вместе с военными, дежурил в комсомольской дружине, чтобы предотвращать провокации и насилие в городе.
И вот из Баку приехала на поезде Карина, мой первый редактор в газете «Трудовой путь», где я начинал свою репортерскую работу, она привезла мне «Мастера и Маргариту», а еще дорогие бонги, сделанные по заказу мастером в Баку. В театре мне еще и на перкуссии надо было играть. В общем, в промозглой, сырой атмосфере Ленинграда-Петрограда, Петербурга Гоголя и Достоевского развиться мистицизму было не трудно. Я тогда зачитывался Одоевским, Эдгаром По, и как-то погрузился в атмосферу «запредельного», таинственного, параллельного мира (улыбается). После семидесяти лет советского атеизма, в конце существования Советского Союза, вдруг на наши неокрепшие души хлынула волна суеверий и мистики. Это случилось промозглым, сырым вечером в ноябре 1988 г. У нас был показ «Антигоны». Верхняя одежда висела или была свалена на скамьях в репетиционной комнате, но кроме пальто и курток, другая повседневная одежда, конечно же, была в гримерках, где мы переодевались в древнегреческие хитоны. И вот, отыграв спектакль, мы унесли из гримерок в репетиционное помещение все свое барахло, костюмы, реквизит. А я забыл в гримерке свою тирольскую охотничью шапку с перышками. Вот лежит в репетиционке куча одежды, а моей шапки там нет. И я пошел наверх, на второй этаж в зрительный зал. А там уже двери закрывает завтруппой. Я взял у него ключ и наощупь в кромешной темноте пошел по проходу. Свет включался на сцене, но я не знал точно, где висит щиток с рубильником. И потому прокрался в гримерку за кулисами в полной темноте…
Бледная, как оскаленный череп, Луна смотрела на меня через окно. В гримерке тоже не было света. Общий рубильник на сцене включал электричество везде. У меня уже начали ползать мурашки по коже. От чего-то стало очень жутко. Я ведь отслужил в армии до этого, много где приходилось бывать. А тут какой-то детский страх на меня напал (улыбается). Я пошарился по гримерке, но шапки своей не нашел. Так же наощупь я вышел на сцену и в полном мраке стал пробираться назад. И вдруг представил себе… Минотавра. Огромный монстр, полубык, получеловек, он крался за мной, а у меня ноги стали ватными. Я еле-еле шел. Сердце просто выскакивало из груди, я уже ощущал затылком горячее дыхание Минотавра. И сам себе говорил, что, если повернусь к нему лицом, он меня тут же и растерзает. Но у меня не было стопроцентной уверенности, что он не набросится, если я не обернусь. И вот так я шел, а узкая полоска света от двери, из фойе, все увеличивалась. И вот когда я уже доплелся на своих слабеющих ногах до выхода, то откуда только силы взялись? Резко рванув дверь на себя, я выскочил наружу. Навалился всем телом на дверь и стал судорожно елозить ключом в замочной скважине. Здание было старым, до революции в нем находился монастырь. И ключ тоже был большим, как и старинный замок. Но самое страшное, что с той стороны кто-то большой и сильный отчаянно ломился. Впрочем, мне удалось закрыть дверь на два оборота. Уже в полуобморочном состоянии я вытащил ключ, спустился в репетиционку, и на тебе! Моя шапка лежала на самом верху всей той кучи верхней одежды, которую мы взгромоздили на скамьи. Но я же не слепой, не сумасшедший, ну не было ее еще десять минут назад. Откуда она могла появиться там, да еще на самом верху одежной кучи? Мне даже показалось, что шапка издевательски ухмыльнулась мне. А ведь тогда Джоан Роулинг еще не выписала свою «Говорящую Шляпу» в первом романе про Гарри Поттера.
На следующий день в театр по моей просьбе пришел мой приятель Саня Синицын – знаток боевых искусств и йоги, аспирант кафедры востоковедения Ленинградского госуниверситета. Он тоже с нами занимался разминкой по системе ушу и йоги, но в спектаклях не участвовал. Саша остался до конца, и после спектакля обследовал в темноте помещение зрительного зала. Когда он вышел наружу, то серьезно взглянул на меня и сказал: «Ты на самом деле материализовал Минотавра, и там он где-то прячется. Мне чудовище не опасно, но вот тебе теперь не следует оставаться там одному, особенно в темноте». Конечно, это было сказано, в большей степени, шутливо. Да и я сам не верю сейчас и давно уже в разные фокусы и мистику, от которой недалеко и до мистификации. Как православный человек, кстати, крестился ровно тридцать лет назад, в апреле 1992 г., я верю в Творца и в то, что есть незримые темные силы, вредящие человеку, но на Бога надеясь, сам стараюсь не плошать (улыбается). Ну в общем-то, этот случай, наверное, и способствовал тому, что впоследствии я поменял профессию актера на режиссерскую. Просто потому еще, что мы довели тогда до конца очень трудную и жутковатую постановку «Мастера и Маргариты». Я играл там Азазелло, а еще попутно множество других второстепенных персонажей в разных масках. И римского легионера, и рядового москвича, и даже Гитлера на балу у Сатаны. Но все эти темные, инфернальные вещи повлияли на смену мировоззрения и принятие православия. Не хотелось больше играть подобных персонажей.
– А как вас затянуло на Дальний Восток? И как вы стали режиссером?
– Все просто. Женился в 1989 г. на девушке из Магадана. Она училась тогда в Питере. Почти сразу жена забеременела. Мы съездили в Баку на Новый год. Успели уехать оттуда до начала кровавых погромов середины января. И после этого жена сказала: «Хочу в Магадан, к маме!». Вот мы и полетели на Колыму. Так что здесь живу уже больше тридцати двух лет. Сразу по приезде сюда пошел работать на центральный почтамт грузчиком в отдел посылок. Потом поступил в училище искусств на отделение театральной режиссуры. Окончил его в 1993-м, после чего поступил на третий курс Хабаровского государственного института искусств и культуры, где получил второй диплом в 1996 г. Работал в Домах культуры на Снежке и Пионерном. И если мой общий театральный роман насчитывает уже сорок лет, учитывая Бакинскую оперу, то с Магаданским театром у меня роман чуть более тридцатилетний. Осенью 1991 г., еще будучи студентом училища, я впервые стал сотрудником МГМДТ. Проработал всего год здесь. Говорят, что нельзя дважды войти в одну реку, а я трижды устраивался на работу в наш театр. В начале девяностых, потом с 2004 по 2009 г.г., и в третий раз вернулся в театр в 2017 г., с тех и работаю здесь снова завлитом.
– Что помимо формирования репертуарной политики входит в задачи завлита?
– На самом деле, сегодня выбор той или иной пьесы для постановки – это прерогатива самого режиссера, либо художественного руководителя творческого коллектива. В Магаданском государственном музыкальном и драматическом театре есть только один главный режиссер – в музыкальной труппе. В драме своего главрежа нет уже лет пять. Спектакли ставят, как правило, приезжие режиссеры. И за выбор репертуара, в основном, отвечает наш директор, Почетный работник культуры Магаданской области Римма Захарова. Она более тридцати лет работает в театре и знает его от и до. За это время репертуар МГМДТ пополнился такими яркими спектаклями, как «Эти свободные бабочки» Андрея Штейнера из Иркутска, он же поставил чеховского «Дядю Ваню», толстовского «Дельца». Москвич Радион Букаев воплотил за эти же годы: детектив по произведению Агаты Кристи «Свидетель обвинения», две пьесы Данилы Привалова на нашем «местном материале», один из спектаклей – «На краю света» (по рассказу Н. Лескова) получил в 2021 г. Гран-При на Международном театральном форуме «Золотой витязь», а документальный концерт «Мой друг уехал в Магадан» стал номинантом национальной театральной премии «Золотая маска». Также Радион Букаев поставил моноспектакль «Семья Иванова» и экспериментальный проект-сторителлинг «Голос северного сияния». Еще один иркутский режиссер, заслуженный артист России Геннадий Гущин воплотил за это же время такие яркие спектакли, как: «Дамский портной, или красиво шить не запретишь», «Дура и дурочка», а также сказку «В некотором царстве, в тридесятом государстве», а в апреле нынешнего года лирическую комедию, даже скорее, мелодраму «Касатка». Так что формирование репертуара в нашем театре, в большей мере происходит от того, что предложит тот или иной режиссер, приезжающий в Магадан с уже готовой пьесой. Но тем не менее, я много читаю, приходится, как говорят французы: «Noblesse oblige», положение, знаете ли, обязывает. А также я снимаю все наши спектакли на видео, все-таки, помимо театра в моей жизни двадцать лет было посвящено телевидению, где я начинал с ведущего новостей, корреспондента, дорос до ответственного редактора, а кроме того, с самого начала освоения профессии телевизионщика научился снимать и монтировать отснятый материал. Так что мне многое приходится делать в театре. И я люблю свою профессию. Театр для меня – второй дом. Я прихожу на работу очень рано и ухожу довольно поздно. Знаю о нашем театре довольно много. Вдвоем с нашим администратором Викторией Кислицыной мы ведем экскурсии по «Театральному Закулисью», водим наших посетителей по цехам, показываем все потайные уголки своего храма искусств.
– А Минотавр вас больше не беспокоит?
– «Детские страхи» остались в далеком атеистическом прошлом. Можно сказать, что таинственное происшествие, случившееся со мной много лет назад в Ленинграде, это лишь забавный курьез. Хотя мне доводилось присутствовать и при изгнании бесов православными батюшками из одержимых, очень тягостное зрелище, а также видеть другие реальные сцены страданий людей, пришлось и в операционных присутствовать на операциях, видеть и слышать стоны людей, которых резали только под местной анестезией. Человеческое существо – довольно хрупкое и слабое. А под кожей у нас у всех такие малоаппетитные вещи, как плоть, кровь, кости, кишечник и так далее. И все это очень легко можно разрушить, покалечить. Вот почему искусство, на мой взгляд, должно чураться натурализма, а тем более сцен насилия и кровопролития. Потому что все это деформирует психику людей.
– Но ведь вы много лет работали, как журналист, вместе с различными силовиками, освещали службу пожарных, полиции, да об армии писали, снимали.
– Я и сам в армии служил.
– А еще в прошлом году вы начали снимать игровой фильм «Семь цветков Эдельвейса», это же военный фильм, о Великой Отечественной. И те эпизоды, которые мне довелось увидеть в рабочем монтаже, они довольно жесткие и кровавые.
– Да, действительно, год назад мой друг Андрей Аксанов, ветеран спецназа, участник боевых действий на Кавказе, замечательный человек, гитарист-виртуоз, блестящий импровизатор, мульти-инструменталист, человек-оркестр, так вот он написал сценарий полнометражного фильма, до этого Андрей сделал только несколько короткометражек. И позвал меня главным оператором на этот проект. Фильм об одном из малоизученных эпизодов битвы за Кавказ, проходившей одновременно со Сталинградскими сражениями с лета 1942 г. по весну 1943-го. Мы должны были продолжить съемки этой весной, но из-за известных событий в соседней стране, проект застопорился. Но мы обязательно к нему вернемся. Потому что и Андрей Аксанов, как член «Боевого братства», и я, состоящий в «Союзе советских офицеров», мы с ним оба – внуки ветеранов Великой Отечественной войны, для нас это дело чести и дань памяти бессмертному подвигу наших дедов. И потом Андрей воевал на Кавказе, а я родился там. А что касается жестких сцен и крови в фильме, ну какое же военное кино обходится без боевых сцен, без показа гибели солдат. Знаете, я вот уже полгода хожу по школам, встречаюсь с детьми, в основном, со старшеклассниками, веду уроки мужества, рассказываю о нашей истории, мы говорим о той войне, которая продолжается против нашей Родины уже много столетий. Патриотами не рождаются, как и русскими людьми только по факту рождения, по набору хромосом и составу гемоглобина. Патриотизм надо воспитывать с детства, прививая малышам любовь и преданность своей Родине.
– И театр в этом деле несет свою особую миссию?
– Безусловно. Был у нас лет десять назад спектакль «Трибунал», его поставил тогдашний главный режиссер драмы, заслуженный артист России Михаил Никитин. Это непростая пьеса о жизни советских людей в оккупации. Игравший в этой постановке народный артист России Станислав Хомский мальчиком сам оказался на территории, занятой фашистами, и все хорошо помнил, зверства, чинимые немцами. А играл в спектакле роль немецкого офицера. Жаль, что этот спектакль уже не идет в нашем театре. Но есть другие замечательные постановки. Например, «Небесный тихоход», поставленный главным режиссером музыкального театра, заслуженной артисткой России Марией Леоновой. А если вспоминать постановки прежних десятилетий, то на магаданской сцене было немало военных спектаклей. В частности, «А зори здесь тихие», где блестящая роль была у одной из моих предшественниц на посту завлита – Лидии Чукаевой. Она недавно ушла из жизни. Очень жаль, это невосполнимая потеря! О ней остались самые теплые и сердечные воспоминания. Лидия Борисовна была настоящим человеком, актрисой и тонким, глубоким поэтом.
– А кто еще был среди ваших учителей и наставников в театре?
– Я всегда буду благодарен своим педагогам в Магаданском училище искусств: Виктору и Любови Пичуговым. В Хабаровском институте у меня были не менее блестящие наставники: Ольга Врублевская и Нина Констынченко. А здесь, в нашем театре, мне повезло еще больше на тех, кто учил, наставлял, был образцом. Это, в первую очередь народный артист России Владимир Барляев, он, кстати, был моим педагогом по вокалу в училище искусств, потом мы с ним четыре года проработали в театре, когда он стал директором в 2004-м, до самого ухода из жизни в 2008-м. Не могу не выразить своего восхищения и другими мэтрами нашего театра, с кем посчастливилось работать. Это народные артисты Станислав Хомский, Ольга Седлецкая, заслуженные артисты России Валерий Бунякин и Алексей Яновский, Валентина Мартынова. Если говорить о ныне здравствующих коллегах, то это мои дорогие старшие товарищи и друзья: заслуженная артистка России Елена Титенко, заслуженная артистка ЧИАССР Светлана Михайлова, заслуженный артист России Николай Бекасов, да всех и не перечислишь.
– В завершение нашей беседы что бы вы пожелали нашим читателям?
– В наше непростое время хочу пожелать всем, прежде всего мирного неба над головой, счастья и любви, безмятежности и смирения, мудрости и отрешенности от суеты и повседневной рутины, которая засасывает творчество в болото обыденности и мещанства. А в общем-то, приходите в наш театр, здесь всегда интересно. Недавно услышал от одной знакомой, что она уже в пятый раз посмотрела «Коктейль по-французски», и каждый раз этот спектакль смотрит, как в первые, настолько он разный и многоплановый. Казалось бы, простая комедия положений, но этот спектакль живет дольше других в нашем репертуаре. Его поставила в 2006 г. заслуженная артистка России Анна Варпаховская, дочь народного артиста России Леонида Варпаховского, отбывавшего свой срок на Колыме. Уже не раз сменился состав артистов, игравших в этой комедии, некоторые, как заслуженные артист России Алексей Яновский и Валентина Мартынова покинули наш мир. А спектакль живет. И еще долго будет согревать сердца своих постоянных и верных зрителей. Приходите в театр! Мы любим своего зрителя!
«Редакция «ВМ»
