Ушел из жизни Юрий Васильевич Прусс. Легенда колымской геологии. Публикуем его интервью о жизни, дружбе, работе, женщинах и многом другом, опубликованное в книге "32 интервью о жизни и смерти на Дальнем Востоке". Юрий Васильевич — старший научный сотрудник СВКНИИ ДВО РАН, председатель Магаданского регионального отделения Российского геологического общества, кандидат геолого-минералогических наук, доцент. Родился в бухте Нагаева. Окончил Московский институт цветных металлов и золота (ныне Красноярский) им. М. И. Калинина в 1961 году по специальности "Горный инженер-геолог по поискам и разведке месторождений полезных ископаемых". В геологической отрасли трудовую деятельность начал в 1957 году на руднике Матросова (Магаданская область) техником-геологом. Работал председателем комитета природных ресурсов по Магаданской области (1998–2001). Государственный советник III ранга РФ (в отставке). Возглавляет государственную аттестационную комиссию по геологическим дисциплинам в Северо-Восточном государственном университете. Специалист в области геологии, поисков и разведки россыпных месторождений золота, технологии и экономики природопользования. Имеет более 200 научных публикаций, в том числе 10 монографий. Заслуженный геолог России, почетный гражданин города Магадана. Имеет государственные награды. Награжден знаком Министерства природных ресурсов и экологии РФ "Первооткрыватель месторождений".
— Юрий Васильевич, вы наверняка вынесли из жизни много ценных уроков, которыми с нами, молодыми, было бы неплохо поделиться, потому что мы ничего не знаем и чувствуем себя немного беспомощно. Предлагаем начать с самого начала. Как ваши родители оказались на Колыме?
— Делиться опытом и перенимать опыт — вещь очень условная. На мой взгляд, опыт не перенимается, и им не делятся; опыт изучается, и на этой основе выбирается своя модель. Потому что вообще в жизни, насколько я понял, повторить опыт просто невозможно. Так устроен мир, диалектика, спираль развития. Повторить что-то можно, но уже на другом диалектическом уровне, техническом, технологическом, интеллектуальном, — но на другом. Опыт предшественника при тех технологиях неприемлем при нынешних. Поэтому всё должно быть в динамике, в разумных пределах осмысления: нельзя брать и переносить из 1990 года в 2030-й; только через осмысление.
Как приехали родители? История обыкновенная, советская: молодые, закончили Одесский институт народного хозяйства и завербовались на Сахалин, в Оху. Ту историю я слабо знаю, потому что меня тогда еще не было на свете. Оттуда перевербовались в Дальстрой, такая была практика. Честно говоря, не знаю, когда они приехали в Магадан, я родился в феврале 1937-го, значит, они приехали по оргнабору в 1936-м, я так думаю…
Понимаете, мы не ведем свою летопись — это плохо очень… Я знаю своего деда, и только на слуху у меня прадед, кузнец был в Белоруссии. А дед был фельдшер, — вот и всё, что я знаю. А так, как полагается мне знать мою родословную, я не знаю.
Вернувшись из отпуска в 1939-м, должны были ехать в следующий в 1942-м, и никуда не поехали. Так что с 1939-го по 1947-й всю войну были здесь. Папа работал в непопулярном заведении — в Управлении Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей (УСВИТЛ), это структура ГУЛАГа, начальником планово-финансового отдела; мама — экономистом в Горкомхозе (что-то типа Горисполкома). Помню фрагментами начало войны, саму войну; брат ушел на фронт.
Отец работал много, 6 дней в неделю, но рабочий день продолжался, отец после шести приходил, ужинал, часик лежал и снова шел на работу, и там до 12 сидел у трубки, потому что не дай бог Никишов (Иван Никишов — начальник Дальстроя с 1939 по 1948 г. — Ред.) позвонит, а если ты не на месте — труба дело. У папы случилось кровоизлияние в мозг, он упал, ударился головой; спасли его врачи кремлевской больницы — заключенные; ему сделали трепанацию черепа, откачали; по идее, он должен был остаться парализованным. После этого Никишов отца уволил.
И мы в декабре 1946-го уехали на "Сов. Латвии" (было такое судно типа "Либерти", серийные суда американские, двухтысячники, штамповка — как часы штампуют, так и эти транспортные суда штамповали: железо, коробка) — она бегала Магадан — Находка, Магадан — Владивосток, возила грузы. Там нам каютку дали, мы пошли, попали в шторм, облевались, пардон. Были я, сестра моя, папа и мама, а брат уже был на японской войне. Новый год встречаем в проливе Лаперуза, капитан пригласил нас в кают-компанию… Оказалось, что мы попали на минное поле, это я потом узнал в ретроспективе. Шторм сорвал мины, и мы встали в дрейф 31 декабря 1947 года.
Из Находки мы приехали в Одессу к деду. Отец адаптироваться не мог. Голодуха, карточки… Денег у нас много, конечно, было; почему я акцентировал внимание на даты: накопления с 1939 по 1947 год, а в Магадане тратить было совершенно некуда — карточки, хлебушек, продукты получаешь, у отца было два кителя и два галифе, у мамы какие-то костюмчики и одно платье крепдешиновое на праздники, никаких покупок не было. Отец достаточно молодой — 1905 года. Работать в Одессе он не смог. Одесса всегда была Одессой — рынок, капитализм, кооперативы… А он — северный человек, не вписывается, он экономист, государственник, считает по сметам. И родители уехали опять на стройки Севера, в Коми АССР, Абезь, Салехард, Игарка — 505-е строки железнодорожных магистралей — от Полярного Урала через Салехард. Потом я вернулся в Одессу к бабушке, а они вернулись второй раз в Магадан. Ну и я вернулся сюда, поскольку родился здесь, учился здесь, альтернатив не было.
Хотя я школу заканчивал в Одессе. Я за 10 лет 9 или 11 школ поменял: в Магадане начал, в Одессе две или три школы, в Москве долго жили, Абезь, Игарка, Ермаково, опять Одесса… Поэтому географию я хорошо знал, кроме всего остального, был почти отличником, везде хорошо учился, но когда такая смена преподавателей, оказалось, что глубины знаний не хватает.
В Одессе у меня, конечно, мысль была стать морячком, я поступал в Одесский водный институт на судоводительское отделение, но завалил русский и поехал в Магадан, по пути в Москве остановился у друга, а он поступал в Московский институт цветных металлов и золота им. Калинина, и я пошел, и сдал, и поступил, и закончил. То есть я не с рождения мечтал о геологии. А то что я много ездил, наверное, отложилось в моей любознательности. Что такое география? Это Земля — Гео, но в графике. А геология — это тоже Земля и знание о ней. Так сложилось, и я стал геологом. И после окончания института я всю жизнь здесь, 66 лет живу здесь, 60 лет работаю. Ну, на Кубу ездил, два года в загранкомандировке. Такая практика была, Советский Союз помогал Никарагуа, Кубе, всем странам. Я занимался разведкой россыпных месторождений.
Дети родились здесь, внуки.
1-я школа, работа в подземке— Вы сидели на коленях у Гридасовой (Александра Гридасова — любовница Никишова, впоследствии стала начальником Маглага СВИТЛа (1943–1948), в Магадане руководила театром из заключенных артистов, певцов; Варлам Шаламов в своих произведениях называет ее мадам Рыдасова. — Ред.). Правда ли это?
— Насчет коленей не помню. Но да, она у мамы работала. Я приходил, чай пил с ними. Она сидела вроде бы за колоски, молоденькая, 18 лет, что ли, ей было, когда посадили, бытовичка. Сидела здесь в лагере за речкой, за мостом был лагерь в сторону Колымской трассы. Оказалась в планово-экономическом отделе у мамы в Горкомхозе, он был на Школьном переулке за театром, а школа 1-я была перед ним, и я бегал туда на перерывах чайку попить. Видимо, да, на коленях сидел. Позже Никишов увез ее в Москву, по-моему, ей дали какой-то чин, она получила звездочки, — основная масса была с погонами.
— В 1-й школе преподавала Евгения Гинзбург, как и многие заключенные.
— Да, и Аксенов там учился. Я их не застал, но брат мой учился с ним в параллели, он и Наровчатова застал, но, опять же, учились не вместе, а в параллельных классах.
Гинзбург была, Удя Давыдовна Ронис, Вера Ефимовна Гоголева (основатели учительско-преподавательских династий. — Ред.) — личности, известные в Магадане, ну, а Гинзбург и за его пределами.
— А брат с войны вернулся?
— Да, вернулся. Но капитан их, призывников, мобилизовал на погрузку угля, и он получил травму, началась гангрена. Он резать не дал, и хирург спас ему ногу. Его комиссовали, но он остался в армии на тыловых работах, получил интенданта, младшего лейтенанта. В 1945-м приехал сюда, потом уехал в Одессу, поступил там в политехнический институт, закончил его. Судьба у его интересная, доработал до замминистра судостроительной промышленности Советского Союза, лауреат Ленинской премии, известный директор Калужского турбинного завода; о нем книга была "Калужский вариант"; он впервые в России внедрил хозрасчеты, и завод загремел на всю страну. Он уже ушел из жизни.
— Вы в 1961 году после окончания Московского института цветных металлов и золота вернулись на Колыму, вы работали откатчиком…
— Да, откатчиком, скреперистом, машинистом электровоза, три рабочие специальности у меня есть — это во время учебы в институте, я год поработал на Матросова.
— Тяжелая работа?
— Это да, настоящая мужская работа. Идешь в подземку, на 520-м горизонте я был где-то там… Восьмичасовой день через два.
"Вставай, страна огромная"— Как думаете, есть ли деятели Дальстроя, с которыми вы лично пересекались, но которых сегодня незаслуженно позабыли?
— Там же огромное количество было, по 75 тысяч работающих. Я когда был маленький, я ж с ними не общался… Я Цареградского видел, Никишова видел — на демонстрацию меня брали. А так все фамилии были только на слуху. У нас было три семьи, мы дружили, ходили друг к другу в гости каждую субботу. Застолья, водка, первый тост — за Сталина, второй — за Победу. Песни: "Вставай, страна огромная". Пили хорошо, ну и кушали: глухарь, утки, гуси. Мы там играли в комнатке, они — за столом.
А я был информатором, радио плохо было слышно. Я залезал на стул. Была такая тарелка из черного картона крашеного, и папа, когда приходил на обед, я докладывал: освобождение Киева, Ватутин, Говоров… Первые годы войны мне было четыре года, помню слабенько, а вот уже когда мы начали наступление, города стали возвращать, я всех информировал. Газеты приходили… Ну, была "Колымская правда", но она перепечатывала только сводки Информбюро коротенькие. А по радио были какие-то подробности. Вот такая жизнь была вся военная…
Про красивых женщин— Вы любите красивых женщин. Расскажите нам, молодым, что нужно знать про женщин?
— Ничего желательно. Себе дороже. Лучше познавать в процессе создания семьи — это очень большая работа, очень сложная; это жизнь, вторая или первая. Если есть у тебя производственная жизнь (у мужика должно быть так, ну, так я рос, мы жили делом), то значит, так и живешь — делом своим, профессией, и семьей. Вот тут вопрос: либо это две параллельные жизни, либо одна. Я бы сказал, что все-таки параллельные. Разные интересы: в семье одно создаешь, на работе другое. Какие-то моменты есть схожести поведенческой модели, и там, и там, но, я бы сказал, в семье сложнее создавать здание и содержать его, а на работе проще, если ты честный профессионал и хорошо знаешь дело. Элементы сопровождения те же самые: недопонимание, разный интеллект, разный менталитет, разная сама идеология жизни; совместить вообще невозможно, попытки эти ни к чему не приводят. А вот умение идти параллельным курсом и не сталкиваться всё время — это другое дело, но это большое искусство. И сегодня это искусство всё менее и менее профессионально, я бы так сказал. Потому что человечество пошло по наилегчайшему пути: гражданский брак, командировочный брак, гостевой брак, — самый лучший вариант: не надоедаешь, твои привычки не угнетают, поцеловались, обнялись и до свиданья, моя хорошая!
— Получается работа без выходных.
— Совершенно правильно. Мне представляется, что эта работа сложнее, чем профессиональная. Когда ты любишь свою профессию, ты отдыхаешь. Почему я работаю в 84 года? Потому что я отдыхаю здесь и работаю. Не представляю, когда 11 мы отдыхали, — это ужас! Человек от безделья съедает себя. Человек должен что-то производить: книгу я пишу, с вами общаюсь, с детьми работаю, со школьниками, студентами, преподаю, принимаю дипломы, — это фрагменты, но они создают мою жизнь.
Я считаю: надо работать, чтобы жить, я никаких пенсий не понимаю; ты можешь поменять сферу деятельности, но ты должен действовать. А вот так сказать: "Вот я пошел на пенсию", и дальше что? Ну просто не понимаю.
Но это менталитет, это мой уровень жизни. Был бы я миллиардером, я бы, может, ушел отсюда, создал бы свой фонд, но я всё равно создал бы единицу деятельности, куда можно приложить то, что я накопил. А куда я должен это деть! Вот уйти на пенсию — сам себя глотать?
Об опережающем прогрессе— Что вы посоветуете тем, кто еще, возможно, не нашел точку приложения своей деятельности?
— Это очень сложная штука, а сегодня она многократно сложнее, потому что диапазон выбора настолько разнообразен. Я моряком хотел быть, но стал геологом, больше никем, правда, не хотел быть. А сегодня, например, я, может быть, врачом бы стал. Есть же отрасли стационарно-стабильные, малопрогрессирующие, а есть познавательные, высокопрогрессирующие, где надо всё время учиться: геология, медицина... Да всем надо учиться. Так жизнь построена, что если ты застреваешь на каком-то уровне и перестаешь воспринимать элементы новизны, то это тупиковая история, но мой взгляд.
Вот, например, у меня большие сложности с компьютером, с телефоном, — я не догоняю, всё время отстаю. То есть я учусь, но прогресс меня опережает, я не догоняю. Это возрастное, потому что внук меня опережает, так и должно быть, наверное, а без этого сегодня уже прогресса нет, и я чувствую моменты сложности быть сегодня на острие проблем. Значит, надо выбирать тот путь, который тебе доступен. Не за всем же угонишься. Но это воспитание: общество, менталитет, культура, — всё вместе создает образ человека, который без социума не человек. А сегодня много проблем в этом плане: социум, одиночество, опять же брак, — всё это раскукожено, всё в проблемах, и, наверное, и дальше будет так. Искусственный интеллект к чему может привести? Не только к позитиву, но и к огромному негативу, — тогда зачем я вам нужен и зачем вы мне нужны? Зачем мне в глаза смотреть, когда я могу смотреть в гаджет свой? Это большие личностные проблемы самостоятельности, индивидуума. Чем тогда человек отличаться будет, если он кнопочно управляемый или кнопочно реализуемый (пришел-ушел), он просто будет не в состоянии подумать, что-то самому сделать, не потому, что он хороший или плохой. Для меня это большие проблемы будущего, хотя, может быть, я неправ, и скорее всего, я неправ. Больших трагедий нет, просто я буду не к месту тому будущему: человек достигает своего потолка, и дальше он уже не вписывается, уходит их жизни, приходит другое поколение. Тут никуда не денешься.
— Эту неизбежность стоит принять или как-то с ней бороться?
— Я думаю, принять как данность. Это жизнь, и надо умело вписываться в нее, понимать, реагировать правильно. Опять же это культура, воспитание, знания, тут я не вижу, как мне искусственным интеллектом можно внедрить что-то другое, чем то, что наработала жизнь.
О добре и зле— Что нужно знать о дружбе?
— Вчера ко мне пришел внук, и мы с ним три часа об этом говорили: дружба, вражда, зло, соперничество, конкуренты… Ему 11 лет. Всё это переплетается: соперник — враг или нет? Конкурент — враг или нет? Где вражда, где дружба, где зло? Бесконечна ли дружба? Мир так устроен, жизнь так устроена, что ничего нет абсолютного. Нет абсолютного ноля; абсолютно минусовой, плюсовой температуры. Всё относительно. Надо воспринимать жизнь в том измерении, в котором она существует, и жить с ней в ладах. Улучшать ее, но улучшать в социуме или индивидуально, это ж тоже вопрос, — ты не всегда можешь повлиять на социум, а на себя можешь: не курить, не пить, не любить чужих женщин, заниматься спортом, следить за собой, быть приличным человеком. Избежать подлости, измен, некрасивых поступков. Возможно ли это? Думаю, что нет. Пройти большую жизнь, не споткнувшись, невозможно. Но умение подняться, понять, исправить — это уже твое личное достижение. Жизнь так устроена, что невозможно быть идеально прозрачным, чистым, безгрешным. Гладкой дороги, гладких путей не бывает. Надо всегда быть готовым к неожиданностям, которые тебя мобилизуют на принятие каких-то необычных, нестандартных решений.
О достатке— Вы сказали, что вы не миллиардер. Какое у вас отношение к деньгам?
— Хорошее. Чем больше, тем лучше. Не могу сказать, что мне не нужны деньги, — это ерунда. Наоборот, считаю, что я неправильно жил (ну как — жил; жил по тем существовавшим законам), а те, кто мог жить по законам сегодняшнего времени, они-то все сегодня в рыночную экономику и влетели удачно. Поэтому, может быть, я во многом и неправ, может быть, надо наоборот жить, с опережением, и личностное обогащение должно превалировать: твое благополучие должно быть в твоем раскладе обязательно. А у меня что было: квартиру мне дали, зарплата хорошая, в отпуск поехал, из отпуска приехал, переехал на другое место, снова квартиру дали, кооператива не покупал. Случай был, и не один, приходит ко мне начальник экспедиции ягоднинской:
— Юрий Васильевич, строю в Гомеле кооператив. Будете квартиру брать?
— А зачем? — говорю.
У того челюсть упала. Раньше это стоило копейки, записывались в кооператив, и потом у тебя с зарплаты какую-то долю отчисляли, ты даже этого не замечал. Великолепно было. В Гомеле мы, северяне. строили, в Краснодаре, в Брянске. И когда мы влетели в этот рынок, у людей уже были построенные квартиры на "материке", а у меня ничего, — где работал, там и имел. Это неправильно. Ты должен о себе заботиться, у тебя должен быть запас какой-то, парашют, ты должен сам себе его создавать. Другое дело, что у нас такая экономика, что твой парашют получится камнем на шее. А так у тебя по выходе на пенсию должны быть какие-то накопленные сбережения — во всем мире же так. О своем благополучии надо заботиться; завтрашний день никто у тебя не отнимал, и никто тебе его обеспечивать не будет, только ты сам.
А мы так были воспитаны: родители приехали со своей пенсией в Херсон, ну, они богатые люди! 264 рубля там получали, все "О! Северные пенсионеры!" Как сегодня олигархи.
— Вам 84. Мы часто спрашиваем, в чем секрет долголетия. Кто-то говорит: гены, кто-то — спорт, отказ от курения, здоровый образ жизни. Для вас в чем он заключается?
— Я уже сказал — работать, и всё, иметь интерес каждого дня. Я не создал себе кабинет дома, и это неправильно, мне бы он сейчас не помешал. Я всю жизнь на работе, у меня всё здесь: архивы, бумаги, фото семьи. У меня всё это должно быть в кабинете моем, но в хорошей квартире. Здесь у меня все книги по геологии, краеведению. Я их перелистываю, встречаю друзей. Я считаю, что книга — это обязательный спутник человека именно для сохранения уровня жизни. А так посмотришь этот телевизор: сериалы, боевики — ну, с ума сойдешь. А книгу читаю — общаюсь, живу с ней, друзей там вижу, врагов, себя.
Как сохранить Крайний Север— Вопрос нашего предыдущего гостя Сергея Замараева, не знавшего, что он будет вам адресован: "Как остановить отток населения из Магаданской области?"
— Это государственная политика, многолетняя, многотрудная задача, которая подразумевает очень стабильную идеологию, стабильную методологию этого вопроса, — то есть сначала определись, потом делай. У нас этого не получилось. Я здесь 60 лет работаю: туда-вперед, туда-вперед, построили нефтепровод — разрушили, построили город — разрушили... Так не удержишь ничего. И сегодня ничего нет. Что мы хотим — вахтовое освоение Северо-Востока, вахтово-стационарное или стационарное? Давайте определимся. Не-е-ет. Никто не хочет определяться. А потому что в мутной водичке в разных идеях легче ошибки совершать.
Если меня спросить, мне, например, ясно: надо делать вахтово-стационарное проживание. Как выглядит его механизм? Жилая зона Колымы от Талона до Олы и с Палаткой, город, район, как угодно это называйте — население территории там живет. Материковская вахта (из Белоруссии, и Украины, с Орловщины, откуда угодно) и местные короткие вахты из этой жилой зоны ездят на Кубаку, на Купол, на Чукотку, на Песчанку, а живут здесь. Примерно такое видение.
Колымы я сегодня вообще не вижу, как это ни прискорбно. В Северо-Эвенском районе 1800 человек, в Среднеканском — 1300, — не о чем говорить. В Сусумане было 48 тысяч, а сейчас пять, в Ягодном было 28 тысяч, сейчас четыре. О чем речь-то?! Но это надо сказать, а людям дать возможность перебраться. Почему квартиры подорожали в Магадане? Потому что понимают, что там жить невозможно и нет такой необходимости. Зачем? Морозяка! Пустой город, пустые пятиэтажки, 2–3 квартиры, остальные на "материке", а это же всё топится, затраты — миллиарды рублей. Для чего? Давайте определимся. Но это всё очень сложные социальные, аборигенные вопросы. Но зачем для этого в Сеймчане пятиэтажки, объясните мне. Там было село. Ну, сделайте двухэтажки, дайте им земли, автономное электро-, теплопитание. А эти пятиэтажки заполонили Колыму, и что с ними делать? Да, Синегорье — Колымская ГЭС, Аркагала — резервная станция… Оставить национальные села — Гижига, Чайбуха. Но всё это штучно. Отсюда социальную сферу выстраивать.
Зачем держать детские дома и дома престарелых на Севере? Для чего? Где содержание человека стоит в сотни раз дороже, чем в Костромской области. Зачем на Севере содержать эти структуры, когда здесь всё кратно дороже.
Во всем мире север пустует; Аляска, северная Канада, Шпицберген, Грендандия, — они малонаселены, один человек на квадратный километр, но там дороги, быстродействующий интернет, клаймы, хутора. У тебя земли много, вездеход, снегоход, вертолет, самолет, и один-два города — Сиэтл, Анкоридж. Надо — сел, прилетел. Но это социальная революция, надо в голове переломать наши представления все. А так не мытьем, так катаньем всё развалилось потихоньку. Но люди ведь оттуда выехать не могут. Оротукан, Дебин… — все эти поселки нежизнеспособны. Жизнеспособны Ягодное, Усть-Омчуг, потому что Матросова рядом, их насчитаешь, ну, пять, а их сорок пять. А надо оставить восемь. Но людям надо дать возможность адаптироваться, дать землю бесплатно, электроэнергию дешевую, чтобы они могли свой бизнес завести, но всё это в пределах очень небольшой численности.
Численность Магаданской области и Чукотки была 538 тысяч, сегодня ни один человек не скажет, сколько. Могу сказать, что сегодня численность Чукотки и Колымы примерно 170–180 тысяч, но не по статистке, а по моим наблюдениям. А если разобраться, то, может, и меньше. Многие живут на "материке", а прописаны здесь, чтобы получить пенсию.
Север надо обустраивать по-иному. Магадан, Анадырь — хорошие города. А Певек, Билибино развалились. У нас Синегорье — прекрасный город, но он же пустой весь. Теперь Дебин разрушают, больницу закроют, тоже не будет. Это очень сложный вопрос. Моя точка зрения такая, есть другие решения, но они должны быть сформированы в идеологию, в план: ребята, значит, будем развиваться так и так; вот вам бесплатная земля, льготное электроснабжение, рожайте, женитесь. Но чтобы прирастить народ, надо, чтобы аборигены росли. Я родился здесь, дети родились и внуки. Вот из детей один уже уехал, а внуки все уже уехали, я не удержал, ничего не смог сделать. Силой не удержишь, тут надо только интересом.
— У нас традиционный вопрос о трассе, и хотя вы много о ней говорили, есть у вас яркая история, связанная с трассой?
— Могу рассказать. Я поехал с внуками в Дебин. Начался ливень, и размыло, отрезало дорогу от Дебина к Ягодному и к Магадану. Прошло 3–4 дня, и моментально всё развалилось: холодильники в магазинах пустые, запасов нет, склады уничтожены, у нас же раньше были нефтесклады, продовольственные, а сейчас всё из Магадан с колеса, вот вам и ответ на ваш вопрос: сегодня эта система не работает. Всё съели. И в Ягодном тоже.
Склады все ликвидировали, перешли на рынок. Но для этого надо иметь стопроцентно действующие дорогу, аэродромы, но ничего же этого нет. Поэтому социальное обустройство северных территорий — это очень сложный вопрос. Как трассу строили. Каждые 30 километров была дорожная дистанция, потом — 60, потом — 100, потом — 200, сейчас — 400; ничего нет — ни ремонтных боксов, ни гостиницы, ни туалета. На повороте к Талой была гостиница, плохой буфетик, и теперь люди стоят на углу и ждут автобуса, и бегает их там частник возит. Раньше были даже лагерные пункты обогрева для заключенных с горячей водой. Продуманность должна быть не сиюминутная, это должна быть долгоживущая методология жизни на Севере, государственная политика, которую сегодня очень сложно трансформировать к рыночным условиям. А сейчас всё идет вразнос: государственные, личные, территориальные интересы. Как это всё сложить в единое целое, которое бы нам дало возможность комфортно и достойно жить? У меня внуки в третьем поколении, а у них льгот нет, и даже у коренных народностей эти льготы забирают. Должна быть идейная продуманная политика, которая не будет изгибаться в зависимости от каких-то изменений в управлении страной. Это жизнь территории: экономическая, демографическая; она должна быть продумана и четко определена. Тогда еще кто-то останется, а так — нет, все разбегутся, трасса пустая.
— Ваш вопрос нашему следующему гостю.
— Как сделать жизнь счастливой?
"Ваши уши" — независимый проект. Подписывайтесь и делитесь с друзьями . Так вы не пропустите новый выпуск и поможете нам.
Дополнительные материалы — в телеграм канале .
Студия записи подкастов "Ваши уши".
Фото: Павел Жданов
